В свое время много читала про последующие кесарево и тогда попался вот такой рассказ одной мамы. Конечено, все это трогательно, но такой риск не по мне. Все-таки большой шанс оставить старших детей-сиротами: Четвертое кесарево - записки очевидца"Беременность есть!" – заявила врач-УЗИст, сосредоточенно глядя на монитор, – "как же вы так, ведь после кесарева не прошло и года!" – укоризненно добавляет она, глядя на мою довольную физиономию.
"Так получилось..."Фарматекс". Ничего страшного", – радостно оправдываюсь я... Интересно, я всегда буду оправдываться перед врачами или уже можно начинать гордиться? Не буду пугать приятную женщину и говорить, что это у меня это уже третья послекесаревая беременность, а оба предыдущих раза разница между детьми была 1 год и 3 месяца.
"А не двойня?" – с надеждой спрашиваю я.
"Нет!" – удивленный взгляд врача...
А жаль... Но может, она ошиблась?! Так хочется двойню... У каждого есть свои слабости, а я вот неравнодушна к двойням... и рыжим. Насколько я поняла, на рыжего ребенка мне уже не стоит надеяться, а вот по поводу двойни я еще не отчаялась.
У меня действительно четыре погодка-кесаренка. Я привыкла к удивленным взглядам, но никак не могу привыкнуть к сочувствию. "Нет! Что вы! Я замечательно живу. Мне очень здорово и интересно. И совсем не так сложно, как вам кажется, и вообще, жить нужно интенсивно..." И совсем мой красный диплом биофака МГУ не "пропадает" – ага, ну вот я снова оправдываюсь! Новый фермент откроют и без меня, вот моих детей никто, кроме меня, не родит...
И вот я снова еду на каталке в операционную – уже в четвертый раз, но каждый раз с тем же ощущением страха и любопытства. Вот сейчас еще один человек получится... и ведь другой – новый! В этот раз я уже в другом роддоме, не в любимом Обнинске, а в Москве – в 27-м, не хочется рассказывать грустную историю про то, почему я решила так, пусть это останется на совести обнинских врачей...
Каталки здесь такие же узкие, и лежать на них с пузом очень неловко, наверное, собственный центр тяжести выше ватерлинии. В этот раз будет спинальная анестезия и мне придется "присутствовать" на собственных родах. Может, как-нибудь все-таки обойдетесь без меня? Страшно все-таки, даже пусть я и биолог. Хотя общий наркоз, я понимаю, вреднее и опаснее. Ладно, вон женщины сами рожают, а мне и так слишком хорошо – детей просто так "выдают"...
"Кого достаем?" – О! Вот и бригада врачей подходит... этот молодой человек, что, и будет меня резать?!
"Попробуйте достать мальчика!" – улыбаюсь я в ответ, выглядывая из-за собственного огромного пуза.
"А там кто?" – чувствует подвох он.
"Девочка!" – отвечаю я. Помнится, поначалу мне было сложно "простить" нового человека, что он получился не мальчиком, для полного "комплекта".
"А остальные кто?" – спрашивает он. Ага, тут уже все знают, что это четвертое кесарево... и вот ведь странно, никто не требует оправдания в такой "наглости", как четвертый кесаревый погодок. А я уже привыкла оправдываться перед всеми обнинскими врачами, а тут прямо нормальным человеком себя ощущаешь, а не провинившимся школьником...
"Две девочки и мальчик!"
Перелезаю на операционный стол. Эх! Страшно... но надо держать себя в руках. А за окном так здорово! Снег, морозище и чудесное яркое солнышко. "Эй, новый человек! Сейчас тебя достанут! Будешь теперь жить тут". А там, за окном, ходят люди и не знают, как тут тебе страшно и неудобно на этом жестком и узком столе. Ага, вот и "мой" врач подошла – Елена Борисовна. Она переживает, так как срок беременности ровно 36 недель, и ей не хотелось, чтобы все случилось так рано. Но я своему организму доверяю и верю, что если он запустил схватки, то, значит, так правильно, тем более, что с Колей ( это мой N 3) тоже схватки пошли раньше (в 37 недель), и всем было бы лучше, если бы его в тот момент и достали, а не "мусолили" нас с ним еще почти неделю... Не буду вспоминать прошлые роды! А то опять буду сердиться... Слава Богу, что все обошлось хорошо в итоге. Коля получился 3700, а говорили: "Недоношенный! Рано еще!"... Но этот не такой большой человек...
Страшно! – Держись. Рожать еще хуже... Вот капельницу ставят. Молодцы, здесь отлично это делают, даже синяков потом нет... Всем тут привычно – работа у них такая... а мне страшно. Со мной весело и бодро разговаривают, я так же отвечаю, но понимаю, что это мне "зубы заговаривают"... А вот и анестезиолог пришла... Эх! Рожать страшнее – держись!... Все равно теперь никуда не деться... "Эй, новый человек! Сидишь там, небось, и тебе не страшно совсем. А мне вот страшно..."
"Подсаживайся сюда, ближе ко мне, и выгни спину дугой!" – это меня анестезиолог "приглашает". Эх! Все! Начали... Страшно! Улыбаюсь и послушно усаживаюсь должным образом... Ой! Что, уже все?! Не так уж и страшно оказалось. "Быстро ложись обратно, а то ноги онемеют!" Старательно перелезаю обратно. "Быстро", говорите? Это с таким-то пузищем по такому узкому столу?!
Вижу знакомые глаза Елены Борисовны (остальное спрятано под маской). Она меня ободряет! Ага, а сама со скальпелем... или с чем там еще, мне уже не видно – перед носом разложили зеленую пеленку. Пропадает ощущение ног, остается впечатление, что на коленки положили что-то очень тяжелое... За это ощущение я и цепляюсь, так как очень неприятно себя не ощущать. Эх! Страшно! А бригада уже третий раз подряд за сегодня оперирует, всем уже не до заговаривания мне зубов, хотя, может, я не настолько трушу... А может, уже все быстро и рассказала, о чем обычно беседуют. Но я честно стараюсь не показывать своего страха. "Эй, новый человек! Сейчас тебя достанут! А может, все-таки двойня?"
Что-то там подозрительно ножницы щелкают? Ой, это меня, что ли, режут? Сквозь пеленку видны силуэты оперирующих врачей, но не могу сказать, что мне хочется за ними наблюдать... Эх! Страшно все-таки... Все молчат, слышны только ножницы. Ого! Трудятся, бедные, сквозь пеленку видно, да и чувствуется, что меня "возят" туда-сюда по столу... Это они там "рожают" моего нового человека, видимо. Страшно думать о том, что сейчас там со мной делают, поэтому сознанием "цепляюсь" за чувство тяжести в коленках...
Ой! А кто это там недовольно кряхтит?! Что-то мне подсказывает, что вряд ли это хирург... "Привет, новый человек!" Нового человека медсестра несет на подносе... Это значит, такие дети рождаются: красные, смешные, невозможно маленькие и весьма недовольные?! Подносик подносят ко мне и показывают, что это девочка. Смешно и странно – откуда это она взялась? Неужели вся она помещалась в моем животе? "Так это ты прыгала и икала? Новый человек, теперь будешь жить здесь!" Все-таки немножко жалко, что не двойня...
"Все нормально?" – беспокоюсь я.
"Ты же слышала, как она кричит", – смеется анестезиолог...
Нового человека уносит большой и серьезный педиатр, который все это время молча возился с ней на каком-то столе. Почему он такой серьезный? Это он всегда такой или это он меня осуждает?.. Все молчат и работают. Я тоже молча улыбаюсь и смотрю на часы. Прошло всего минут десять с начала операции...
"Ну что, ты не передумала?" – спрашивает меня Елена Борисовна.
"А там порядок?" – не хочется думать о том, что она сейчас видит там...
"Вроде порядок..."
"Тогда не надо, зашивайте так. Может,еще разок к вам приду..." Теперь даже и странно, что я сомневалась, а на самом деле этот вопрос: "Последний раз или не последний?" – мучил меня непрерывно в течение этой беременности.
Прошло еще минут десять. Я уже привыкла тут лежать, хотя все время хочется попросить, чтобы убрали тяжесть с коленок, но это единственное неприятное ощущение. Страшно, конечно, но ведь самой рожать явно хуже. В операционную заглянула медсестра – "Три триста!" – "Спасибо!"
"Все!" – вдруг объявляет врач. Зеленую пеленку быстро убирают. Ой! Я смотрю и... не вижу своего огромного пуза: странно и непривычно. Меня быстренько перегружают на каталку и увозят в реанимационную палату. Вот меня переложили на кровать, поставили капельницу и все ушли... Ура! Вот мой телефон, непослушная и медленная рука набирает знакомый номер...
"Борь, привет!" – глуповато сообщаю я.
"Наташ! Это ты?" – я звонила ему меньше часа назад сообщить, что уезжаю на операцию...
"Уже все..."
"Что – все?!" – полный тревоги голос.
"Поздравляю. Девочка – 3300!" – сержусь я на его непонятливость.
"Что, уже все?!" – догадывается он... А потом говорит мне ласковые и хорошие слова, от которых тепло и уже совсем не страшно... и хочется родить ему еще одного человека, раз он так рад.
А потом уже побежал радостный и замечательный день собственных родов – все звонят и поздравляют... а вот с Колей меня никто не поздравил, видимо, потому, что он лежал в реанимации... Как все-таки замечательно, что все хорошо и уже закончилось! Ног своих я так и не ощущаю, и мне страшновато, что будет больно, когда начнет наркоз отходить... и ногами страшно попробовать шевелить, так как они в моем мироощущении как-то странно отсутствуют. Как здорово! К вечеру ноги стали потихонечку отзываться на попытку их "позвать", и как-то совсем не больно постепенно "вернулись", однако вместе с ними "пришел" и живот, ему я была не так рада, так как он-то как раз и принялся болеть. Я было уж совсем приуныла, но пришла медсестра и вколола обезболивающее на ночь, после чего опять жизнь стала замечательной. Видимо, не иначе как для поднятия духа недавно порезанных женщин реанимационная послекесаревая палата в этом роддоме расположена рядом с родзалом. Мы все испереживались за женщину, рожавшую своего четырехкилограммового младенца, и хором решили, что кесарево – это совсем не так уж и страшно.
На следующий день некоторые подозрения меня стали одолевать: как же я встану с этой кровати, если здесь не предусмотрено верхнего поручня?! И где мой бандаж? Нас в Обнинске довольно жестко поднимали после суток лежания, и было это весьма больно, мало того, без верхнего поручня и без бандажа технически просто неосуществимо, так как выше болевого предела. А тут поручня нет... Со мной в реанимации лежали еще две женщины, которых кесарили вчера с утра (а меня экстренно после обеда). Причем с одной из них мы лежали в дородовом отделении в одной палате. А я вчера утром ей так завидовала, что ее увозят, а мне еще тут сидеть... Вот и я тут через пару часов после нее оказалась, причем мне даже не пришлось с вечера голодать, я даже и позавтракала с удовольствием...
Пришла медсестра поднимать сначала мою соседку: "Аккуратно садись" Ой! Да вы что?! Как? Здесь не за что держаться, и хоть пеленкой живот перевязать надо! Мне-то ничего, я просто зритель, а как она будет вставать-то? Но, к моему невероятному удивлению, она молча (!) поднялась и села на кровати. Эй! Это же так не бывает – я-то знаю, уж три раза первый раз вставала и своих соседок видела! Это больно, точнее, просто неосуществимо без верхнего поручня и бандажа!.. Но вот соседка совсем встала и даже сделала несколько шагов до каталки. Нет, так определенно не бывает! В чем же дело?!
Этот мучительный вопрос одолевал меня все время моего дальнейшего пребывания в этом роддоме, потому что я тоже села и встала легко и не особо больно, сама, потому что смогла лежать на боку на вторую ночь, потому что вставала и ходила без бандажа, потому что мне не приходилось долго соображать, как мне вставать и ложиться наиболее безболезненным способом... Кто пережил кесарево, меня поймет: мы все первые пару дней были легко идентифицируемыми среди остальных родивших женщин – зеленые крючки с квадратными глазами, медленно переставляющие ноги по бесконечно длинному больничному коридору, руками держась за многострадальный живот...
Я, конечно, всегда всем говорю, что кесарево – это не страшно, вполне можно пережить, не особо больно и рожать намного "хуже" в плане разнообразных ощущений. Но я ожидала совсем не того! Ощущение некоторого подвоха не оставляет меня и до сих пор: на второй день (первый сутки лежат) после кесарева я могла бы даже и попрыгать, а так легко ходила без бандажа и даже не крючком. В чем же дело?! Елена Борисовна сказала, что они, видимо, шьют по-другому: другим шовным материалом и технологии несколько различаются. Да, такое кесарево – это как-то вообще несерьезно, теперь я уже побаиваюсь вновь оказаться в обнинском роддоме, хотя даже и такой вариант роддома меня порадует, если вдруг я туда еще раз попаду, но лучше все-таки еще раз в 27-й...
Впрочем, я нисколько наших врачей не осуждаю в этом отношении, поскольку отходила все три послекесаревые беременности (с интервалами меньше полутора лет) без каких-то бы ни было проблем по части шва.
И вот мы вновь едем на родной машине, только теперь мне странно сидеть и видеть собственные коленки, рядом лежит спокойный смешно сопящий кулек и спереди сидит радостный неспокойный муж, который постоянно оглядывается и смотрит на меня счастливыми глазами. Мне странно видеть нормальную жизнь вокруг, так как я почти полмесяца провела в больнице. Да, пожалуй, сейчас я не возьмусь порулить даже по родному Обнинску...
Так быстро отвыкаешь от нормальной жизни... Неужели эти все – мои дети? Да такие огромные! Особенно Коля, который казался совсем маленьким, когда я уезжала, но по сравнению с Ёлинкой (Елизавета) он просто великан. Каждый раз это бывает, когда я возвращаюсь из роддома, но каждый раз так чудно! Как я жалею, что не успела заснять, как они ее разглядывали! Как удивлялись и радовались! Я до сих пор удивляюсь, насколько мои дети друг друга любят. Мне тоже немножко достается – они уже два часа не отходят от меня, Варя и Маша непрерывно говорят в два голоса, а Коля (рад бы, да еще не умеет – ему только полтора года) просто за мной ходит. Да, я вам тоже очень рада! Как хорошо, что вы у меня есть...
"Ой, какая чудная! Совсем не похожа на остальных, – удивляется моя мама. – Совсем другая! Курносая!" – Не знаю, мне такую выдали. Может, ошиблись? Хотя все остальные, которых я видела, были еще менее похожи на моих. Я бы все-таки ее выбрала, если бы мне дали выбирать. Да и теперь уже без разницы – все равно моя. Когда мне ее первый раз принесли, то я, к большому удивлению медсестры, не поверила, что она моя, и смотрела на бирку. А еще мне так и не удалось научиться создавать из нее такой же аккуратный сверток, как медсестры умеют, и они очень надо мной по этому поводу потешались. "Если я не научилась нормально пеленать на трех младенцах, то это уже безнадежно", – смеялась я в ответ. Кстати, Ёлинке уже три месяца и она очень похожа на папу, теперь очевидно, что она все-таки моя.
Вот я Ёлинку кормлю, а она преданно смотрит на меня. За что же ты меня уже так любишь? Ведь я тебя всего лишь просто кормлю... хотя нет, я подарила тебе жизнь, а ты мне даришь радость и любовь. Это так странно, что наши дети нас так любят и всё прощают: и раздраженное "перестань!", и ленивое "потом", и усталое "займись чем-нибудь"... А так легко быть волшебником, ведь я могу все: и нарисовать "поющего медведя-папу" (кстати, он, оказывается, поет для медведя-мамы), и слепить слона со слоненком, и рассказать сказку про муху Машу и муху Варю, и сшить для куклы комбинезон "как у Лизы", да и просто выдать поиграть большую стопку новосшитых носовых платков – а они так искренне рады, что даже как-то и неловко. Да, мы вряд ли поедем отдыхать в Египет и напугаем гаишника, который остановит нашу "Ниву", чтобы проверить давность техосмотра. "Это что, все ваши?!" И сотовый телефон у меня без фотоаппарата, и всего лишь одна шуба, но зато нас много! Хотя... когда я очередной раз стою и с недоумением смотрю на полтора десятка курток, висящих в коридоре (по две рабочих и по две парадных на каждого), то у меня возникает вопрос: "Сколько же гвоздиков в коридоре у моей знакомой, у которой семеро приемных детей?! И на сколько же кучек она раскладывает белье после стирки (у меня получается больше десятка кучек)?" Но самый терзающий меня вопрос – это как она делит на всех носки?! Так что у меня еще совсем мало детей, всего лишь четверо...
А вот вчера мне Ёлинка первый раз вдруг (а это всегда вдруг!) трогательно, старательно и смешно улыбнулась...
ты думаешь,живот дотянет до такого срока,несмотря на то,что шов относительно свежий ещё? 
но сказать я не могу...к платному тоже никак! 
тот человек,что сталкивался с этим,может ещё не дошел до сюда просто..
но как на зло она ничего не знает,как там и что было точно...
